"Информпространство", № 186-2014 Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2014

Кирилл Ковальджи

Клава

1

Невостребованные героические натуры… Несть им числа и незавидна их судьба. Русская девушка из-под Рязани, семнадцатилетняя красавица рвалась на фронт и таки добилась своего – попала на передовую в Германию весной сорок пятого года. Клавой ее звали… Мало ей было ухаживать за ранеными, душа рвалась к подвигу, она чувствовала в себе звонкую силу совершить нечто такое, о чем будут песни петь. Она еще в школе рисовала маслом батальные картины и стихи писала. К ней на фронте приставал военврач майор Свиридов, мужчина крупный, добрый и странноватый, она уворачивалась, но не наотрез – просто думала о другом – о ярком, смертельно красивом порыве. Надо было спешить, войны кончалась. И она однажды утром на берлинской улице кинулась вдруг в горящее здание, откуда начали стрелять – бросилась грудью заслонить своих, чуть ли не голыми руками задушить проклятого немца. А тот худющий подросток с вытаращенными глазами, вздрогнул, увидя перед собой разъяренную девицу, бросил винтовку и поднял руки…

Через два дня Берлин капитулировал, следом пришла Победа. Клава плакала от радости и… от стыда, что ей не удалось ничего совершить. Дома ее ждала беда, умер отец. Там, в селе под Рязанью ее нашел майор Свиридов и зареванную утешил и потащил в загс.

Судьбам свойственно пересекаться. К тому времени, когда Олег, студент-выпускник МГУ, появился по распределению в Кишиневе и снял комнатушку на Валя Дическу, Клава с трехлетней дочерью уже с неделю жила рядом, в соседнем доме, решив провести лето в благословенной фруктовой-солнечной Молдавии, отдохнуть от сибирской глубинки, куда направили ее мужа, чуть ли не с самой свадьбы нелюбимого, можно даже сказать – постылого. Само собой – Олег с Клавой по-соседски познакомились, она явно приглянулась нашему выпускнику, он еще толком в городе никого не знал – и, расхрабрившись, пригласил ее в ресторан «Кишинэу». Клава оставила дочурку у хозяйки и отправилась с новым ухажером. Он заказал «костицэ де пурчел» и шампанское. Он был в ударе, сыпал именами знаменитостей и головокружительными московскими байками – молодой журналист, остроумный, романтичный (речитативом «напевал» Вертинского!) с очень светлой и доброй улыбкой. Выйдя из ресторана, наш выпускник вскорости забеспокоился – шампанское оказалось таким мочегонным, что он принял решение срочно заскочить в редакцию, благо она была неподалеку. Пришлось признаться даме в своей нужде – Клава вспыхнула от благодарности, ибо молча мучилась тем же позывом. Олег разбудил сторожа, дико извиняясь, сунул ему трешку и – дверь открылась. Когда они, буквально осчастливленные, выскочили обратно на улицу, сторож проводил их двусмысленной улыбкой. И был прав. Естественность случившегося упростила их отношения, и он предложил заглянуть в его комнатушку. И Клава смело шагнула в его почти пустое пристанище. Раскладушка, столик, стул, пишущая машинка, чайник… Смеясь, они оказались на полу и, в сущности не раздеваясь, торопливо занялись тем, чем хотели. Потом, поговорив и приласкавшись, уже во второй раз поработали основательней. Клава вскликнула:

– Боже мой, Боже мой, я могу в тебя влюбиться!

– Ну зачем? И так хорошо.

– Нет. Нет. Ты особенный! У тебя есть девушка?

– Клава, милая, в Москве есть. То есть нет. Я ее давно люблю, а она…Я тебе расскажу.

– Тебя нельзя не любить! Ты же звездочка яркая!– и так стиснула его в объятиях, что хрустнули его косточки. – Я стихи пишу. За мир. Я знаю, что такое война. Я для тебя картину напишу!

И действительно, Клава проявила незаурядную творческую энергию, Она завелась, за короткий срок раздобыла подрамник, краски, кисти и вскоре предъявила Олегу картину: просека в лесу, уходящая в закат, стройные березы и только одна из них падающая под уклон – то ли подрубленная, то ли покосившаяся… И картина заняла свое место на голой беленой известью стене. Дни Клава посвящала дочери, Олег – работе в редакции, а вечером он ужинал у нее, дочку укладывали спать, ждали пока она заснет и тогда ныряли в кровать под одеяло (раскладушка Олега никак не подходила для ночных занятий). Однажды только дочка внезапно проснулась и заныла: – Мама, дай супчику…

Клава, повторяю, была хороша собой, что еще надо? Олег был доволен, благодарно польщенный ее простодушной любовью, хотя и не понимал, чем собственно вызвал такие чувства в этой молодой замужней женщине, не понимал и даже не принимал всерьез. Не поверил и ее внезапному (среди поцелуев) возгласу: «Я хочу родить от тебя!»

Кончалось лето, подуло ветром расставаний, и вот уже Олег получает письма из далекой Сибири, а сам чуть ли не ежедневно пишет письма в Москву. Однако настает день, когда Клава ему с радостью сообщает, что беременна. Олег удивился. Не знал – верить или нет. Какой смысл? Был, так сказать, почти «курортный» роман. Олег с самого начала не скрывал, что любит другую. Клава, экзальтированная женщина, скорей всего – фантазирует.

Чудно как-то. У Оли, москвички, он за два года не сумел добиться ответного чувства, а тут ни с того, ни с сего вызвал целую бурю в жизни Клавы.

И все-таки… Все-таки весной неприступная Оля приехала в Кишинев и согласилась быть его женой, а через месяц после свадьбы Клава родила в Сибири ему дочку…

2

Двадцать лет спустя…Вечерняя веранда на ВДНХ. За столиком трое. Известный журналист Олег с сыном Игорем и Клава, которая, наконец, уговорила Олега познакомить ее с его сыном. До этого, правда, Олег познакомил сына с дочкой от Клавы, хорошенькой смешливой Светой, познакомил и не подумал о том, что Игорь может в Свету влюбиться. Смог. Тогда и состоялся мужской трудный разговор между отцом и сыном – пришлось открыть парню, что Светочка доводится ему единокровной сестрой. Игорь, воспитанный в весьма честных правилах, сжался, удивленно выслушал отца, потом хрипловато произнес:

– Папа, ты хочешь, чтобы я одобрил твое прошлое?

– А ты предпочел бы, чтобы Светочка не существовала?!

…И вот теперь теплым августовским вечером Олег познакомил и Клаву с сыном. Она поглядывала на парня с восхищенной завистью. Игорь, однако, сославшись на срочные дела, вскоре откланялся. Некоторое время длилось молчание. Клава была по-прежнему была хороша, только легкие седоватые пряди и горький изгиб губ придавали ей страдальческое выражение. Она радовалась успехам Олега, о своей жизни поначалу избегала распространяться, потом глубоко вздохнула и одна допила свой бокал красного вина:

– А мне плохо. Мужа как военного рано отправили на пенсию, он торчит целыми днями дома, пялится на телевизор, а к вечеру напивается. Пивом с водкой. Плевать ему на все. Девочки выросли, я уже никому не нужна. Один ты был у меня как звездочка на небе – но так далеко, так далеко…И то проклятое фронтовое время вспоминаю как праздник. Почему меня тогда не пристрелил тот немец? Я была готова жизнь отдать. За Родину, за таких, как ты!

А Олег пытался ее отвлечь. Твоя жизнь, мол, все-таки не трагедия. Не гневи Бога. Бывают по-настоящему душераздирающие женские судьбы. Россия никогда не забудет, например, гибель Марины Цветаевой…

– Я знаю ее стихи. Некоторые. Почитай, если помнишь!

Олег прочитал на память, что вспомнилось:

Клава все внимательнее и напряженнее слушала. Мельком Олег упомянул, что Марина Ивановна погибла как раз в августе.

– Почему? Она же была не старая – моего возраста, – произнесла Клава.

– Клава, это самая страшная история в русской поэзии. Она вернулась на родину, а родина ее не признала. Не печатали. Арестовали мужа, дочь, сестра села раньше. В войну писателей эвакуировали из Москвы в Чистополь, а ее с сыном отдельно – в Елабугу. Я думаю, там чекисты взялись за нее – мол, ты все равно на крючке, хочешь в Чистополь – поезжай, но будешь регулярно сообщать о настроениях твоих братьев-писателей. Ты же любишь Родину. Любишь сына…

Загнали ее в угол. Не могла она – она! – стать стукачкой. Повесилась 31 августа 41-ого года. Скрыла причину, чтобы не повредить Муру – сыну.

– О, господи! – прошептала Клава. – Меня ведь тоже спрашивали о тебе, не передавал ли ты мне какие-то статьи на хранение. Я поклялась, что ты самый что ни на есть свой.

– А они – свои?

Клава вскинула брови. – Ты умный, а я дура. Я перестала понимать. На фронте было ясней ясного. Вот мы, вот они, враги… А теперь жить не хочется.

…Клава покончила с собой 31 августа.

* * *

Об авторе: Кирилл Владимирович Ковальджи – писатель, поэт, литературный критик, эссеист.